anlazz

В прошлой части, посвященной эвтаназии, было сказано, что данная проблема возникла в связи с тем, что после гибели СССР созданная под его влиянием система массовой медицинской помощи оказалась избыточной для существующего общества. А следовательно, стал вопрос о прекращении ее использования – и о соответствующем прекращении дорогостоящего содержания безнадежных больных. Но при этом общее отношение к жизни человека в настоящий момент продолжает соответствовать таковому в период «Советской Тени» - из-за высокой инерции общественного сознания. То есть – человеческую жизнь по-прежнему считают главной ценностью – но она давно уже таковой не является. (Как не являлась в период практически всей истории классового общества».) Именно указанное противоречие и порождает тот момент, что интерпретируется, как указанная «этическая коллизия».

А именно – фактически речь ставится о прекращении медицинского обслуживания части людей, в частности, «безнадежно больных». Ну, и разумеется, в связи с этим речь заходит о целесообразности расходования средств на паллиативную медицину, о том, насколько общество должно нести риски, связанные с ней – в частности, риск от оборота наркотических средств. Это, кстати, чуть ли не главная причина разговоров об эвтаназии – поскольку с ростом наркомании сама работа с сильными обезболивающими стала затруднительной. В итоге, если лет тридцать назад те же морфины имелись чуть ли не в каждом медпункте, то теперь их применение связано с такой сложной системой контроля, что редкий врач вообще рискует их выписывать. Да что там морфины – банальный кодеин давно уже под запретом из-за того, что его применяют для создания «зелья».

В подобной ситуации – а она характерна не только для отечественной медицины, поскольку наркомания уже давно стала бедой всего – и «всплывает» проблема эвтаназии. Дескать, если страдания столь велики, то почему бы их не прекратить «раз и навсегда». Правда, для любителей концепции «человек сам вправе распоряжаться своей жизнью», стоит напомнить, что одновременно с ростом популярности «нежной смерти» происходит дальнейшее сокращение возможностей самостоятельного доступа к «обычным» средствам для прекращения жизни. Начиная с повсеместного ужесточения оружейного законодательства и заканчивая тем же самым исчезновением из открытого доступа разного рода наркотических веществ. Взамен всего этого и позиционируется «благая смерть» – как, якобы, инструмент «безболезненного самостоятельного ухода». Хотя самому теперь убиться нельзя – это классифицируется, как психическая болезнь – и выполнять указанную процедуру может только особо сертифицированный врач. Получается какая-то жутковатая концепция «государственного управления по самоубийствам», но никоим образом не желаемая свобода распоряжения своей жизнью и смертью…

* * *

Впрочем, все это, по большому счету, вторично. Никто никого специально к смерти принуждать не намерен, и видеть в эвтаназии инструмент геноцида, в общем-то, смешно. (Хотя если дело поставить на коммерческую основу и разрешить полноценную рекламу – то получится не совсем хорошо. ) Гораздо важнее то, что в данном случае от медицинского учреждения начинают требовать исполнять действия, которые прямо противоположны ее прямым обязанностям. Получается, что вопреки первоначальному представлению о том, что #эвтаназия есть самоубийство – о чем говорилось в прошлой части – в данном случае оно получает существенное системное отличие от подобного акта. В том смысле, что это действие однозначно «вешается» на медицинскую систему, которая становится главным элементов в указанном действе. И вот тут-то мы снова переходим на «тот самый», социальный уровень рассмотрения – который и является основным для разбора этических проблем. А именно – к тому, что же происходит в обществе тогда, когда медикам дается право осуществлять эвтаназию. А происходит тогда следующее – во-первых, в полном соответствии с требованиями общественного производства, данный институт начинает неминуемо склоняться к тому, чтобы предпочесть жизнь безнадежных больных не поддерживать, а «предлагать» им «легкую смерть». (Если у них, разумеется, нет очень больших денег.) Это – нормально с точки зрения социума, имеющего своей целью увеличение прибыли, и собственно, практиковалось веками. (Когда, прежде всего, к умирающему звали не врача, а священника – для уменьшения душевных мук.)

А, во-вторых, сами медики, как люди, существующие, несомненно, в рамках гуманистических норм, которые усвоили во время обучения и работы, теперь вынуждены иметь дело с явлением, этим самым нормам противостоящим. Не просто слабо соответствующим, но полностью отрицающим таковые, включение которого в существующее культурное поле невозможно. Данный аспект приводит к разрушению последнего, с возможной заменой новым – однако подобный процесс, разумеется, очень и очень небыстр. А пока этого не произошло, единственным аспектом, определяющим поведение людей, вовлеченных в указанную деятельность, становится «формальный» корпус законов и инструкций. (При этом корпус крайне сложный и так же противоречивый.) То есть, на работников медицинской отрасли, помимо всего имеющегося, падает еще одна колоссальная ответственность. И тут возможны два варианта: или просто «перегрузка» работы сознания, когда локальная #этика требует одного решения, а глобальная другого. Или же – что более вероятно – полное «снятие фильтров» в сознании по данному направлению. Проще говоря, превращение медика в чистого исполнителя инструкций, в ликвидации указанного культурного поля.

Что есть очень и очень опасный прецедент, последствия которого сложно оценить. В том смысле, что медицина до самого последнего времени развивалась именно, как отдельная общественная подсистема, управляемая – во многом – скорее указанной «локальной этикой», нежели официальными документами. Как поведет себя она, лишенная данного контура, тем более, что «формальная» составляющая тут – как говорилось выше – очень запутанная, сказать сложно. И, похоже, что при этом одним «откатом в XIX век» дело не ограничится. А ведь врач в настоящее время только и делает, что принимает крайне неоднозначные решения, и действия его влияют на жизнь гораздо сильнее, нежели это было в XIX веке! Но, в любом случае, подобное изменение негативно скажется на уровне медицины – с однозначным обострением тенденции деления ее на «элитарную» и «простонародную».

* * *

То есть, как уже не раз говорилось, вопрос об эвтаназии на самом деле, представляет собой всего лишь вопрос о возвращении социальной структуры к «нормальному» состоянию собственнического общества. Где есть небольшое количество «приличных людей», (крупных собственников), для которых вопрос об сохранении жизни до самого последнего момента не стоит. Поскольку, во-первых, медицинское облуживание им гарантируется. А, во-вторых, проблем с доступом к обезболивающим у них нет по умолчанию: надо будет, не то, что морфий, кокаин на дом доставят. Да, и на крайний случай, «пустить себе пулю в висок» для элитариев так же не является проблемой. Правда, при этом что-то не видно, чтобы какой-нибудь миллиардер покончил свою жизнь тем или иным образом способом. Ну, может быть, от «передозировки» мрут – хотя даже наркоманы со стажем из «верхушки» удивительным образом оказываются живучими. При том, что наркоманы из низов, как правило, «сгорают» за несколько лет. (Разумеется, истеричных «звезд» в расчет не берем – поскольку последние, несмотря на высокие доходы, к «хозяевам мира» не относятся.) В общем, получается, что при наличии денег избавиться от страданий не так уж и сложно.

А все остальные обязаны страдать – или умирать. Как говориться, выбор есть всегда! Кстати, если еще раз чуть-чуть затронуть проблему наркомании – ту самую, из-за которой во всем мире вводятся драконовские законы по отношению к использованию морфинов – то можно увидеть, что и она связана с явлением, имеющим прямое отношение к господству собственности. А именно - к идее свободного движения капиталов, что в значительной мере позволяет наркомафии прекрасно существовать. Несмотря на всю борьбу с ней! Но данный вопрос, понятное дело, требует отдельного рассмотрения. Поэтому тут можно только отметить, что данная «тонкость» имеет отношение не только к наркомании, ну, и еще то, что решить ее в «собственническом обществе» невозможно.

Возвращаясь же к выбранной теме – и одновременно, закрывая ее – стоит сказать, что, в любом случае, вопрос об эвтаназии является вопросом не о том, как стоит относиться к смерти вообще, и к смерти добровольной, в частности. (Как это обыкновенно толкуют.) А проблема совершенно иного толка, связанная с происходящим в современном мире процессом ликвидацией основных построений послевоенного мира. В том числе, и принципа обязательности медицинской помощи. Который, впрочем, не только не является «естественным» и единственно возможным – но вообще, существует не более нескольких десятилетий. До того в течение тысяч лет классового господства действовала иная максима: «плати – или умри». (В той или иной форме.) Причем, не только по отношению к медицине. И выбор смерти – как это не кажется странным нашему современнику – делался гораздо чаще, нежели это можно было предположить. Так что ни какая это не «новая этическая проблема», а скорее, проблема старая – да и не проблема вовсе. В том смысле, что реальное противоречие тут должно рассматриваться именно в плане того, насколько современный курс, которым идет мир после гибели СССР, противоречит гуманистической этике. (Созданной так же под влиянием СССР.)

Впрочем, подобные слова можно отнести к подавляющему большинству современных этических проблем…