![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
anlazzВ прошлой части было сказано, что стало причиной появления рок-музыки, и как это самое появление отразилось на ее базовых свойствах. А сейчас, собственно, можно ответить на тот самый вопрос, ради которого все и затевалось. В смысле –на то, где же кроется причина деструктивности пресловутого «русского рока». (Разумеется, можно догадаться, что искать это в «нотах», «инструментах» и даже текстах - как делают некоторые «борцы за нравственность» - смешно.) Ну и заодно можно ответить еще на несколько интересных вопросов – например, на тот, который задал Алекс Драгон в своем посте, посвященном БГ. Там он, в частности, поднял тему того, «где же наши красные Гребенщиковы и Макаревичи?» В том смысле, где популярные коммунистические или, хотя бы, левые представители рок-музыки. Разумеется, «вообще» левых рок-групп много, но вот особой любви к ним нет. Причем, дело тут не только и не столько в цензуре или доступе к радиостанциям – как можно догадаться, тот же «Аквариум» вряд ли активно транслировали по «Маяку», но увеличению количества слушателей это если и мешало – то не сильно. По крайней мере, пресловутый «подпольный» рок-н-ролл в СССР слушало гораздо больше народа, нежели сейчас слушают «левые» группы.
Так вот – ответ на этот вопрос прямо соотносится с ответом на предыдущий. Поэтому пойдем по порядку. И ответим, наконец-то, на то, какое же свойство стало столь роковым – если так можно выразится –для «русского рока». На самом деле, в прошлом посте об этом было сказано практически открыто. А именно, речь шла о том, что рок-музыка, как таковая – вместе со всей «новой культурой», порожденной «безопасным обществом» - с самого начала не включала в себя важнейший аспект человеческой деятельности: труд. То есть – то самое базовое качество человека, которое, по сути, и делает его человеком. Причина проста – эта самая «новая культура» развивалась во вполне определенной нише, созданной «безопасным обществом», и трудовые отношения не включавшей. Собственно, она и возникла потому, что в послевоенное время благодаря «советизации мира» у масс появились силы, время и средства на то, чтобы не просто выживать, а пытаться реализовать свой потенциал к творению. (На самом деле, так же базовое свойство человеческого разума, связанное с тем же трудом.)
Однако, поскольку средства производства находились по прежнему в руках капитала, то реализация этого потенциала в рамках сохранявшегося отчуждения была невозможна. Подобная особенность полностью закрывало «тему труда», становившегося на фоне открывающихся свобод еще более отвратительным. (Поскольку он отчужден – а «нетрудовой мир» свободен.) Данное свойство было присуще не только року – оно являлось базовым для практически всех проявлений «новой культуры» - заканчивая философией постмодернизма. (В которой прилагались поистине героические усилия для того, чтобы не затрагивать сферы общественного производства и частной собственности.) Вместо труда центральное место в жизни заняла любовь, тесно переплетенная с сексуальностью вместе с пресловутым «расширением сознания» - которое было ни чем иным, как так же попыткой обойти текущую, наполненную собственностью, реальность. Ну, и разумеется, творчество – которое мнилось самодостаточным.
* * *
Кстати, подобная особенность в определенной мере оказала влияние и на «технические характеристики» этой «новой культуры», в которой явно выразилась тяга к упрощению и уменьшению затраченных усилий. Но разбирать данную особенность надо отдельно. Тут же стоит сказать о том, что указанная половинчатость произошедших перемен – оставляющих без изменения важнейшую сферу человеческой деятельности –и привело к появлению изначальных «зерен деструкции» в этом, казалось бы, прекрасном изменении человеческой жизни. (Связанном с ее освобождении от железных лап необходимости.) Разумеется, это не значило, что при дальнейшем движении указанного процесса он не сумел бы выйти на «конструктивный участок» - конечно же, мог. (О том, как это происходило бы следует так же говорить отдельно.) Но до этого не дошло – поскольку одновременно с этим происходящие деструктивные процессы в СССР вначале ослабили его «тень», т.е., основу происходящей советизации. А затем привели к ее исчезновению – еще до исчезновения СССР, как такового. В результате чего «возвращения к труду», его переоткрытие в «новой культуре» не произошло – и семена разрушения смогли дать густую поросль. Что, в частности, и проявилось уже в 1970 через снижение числа обращений к общественно-политическим проблемам и резкий «уклон» в чисто коммерческую сторону. (В результате чего если в 1960 годы тот же рок еще можно было хоть как-то считать «музыкой протеста», то к середине следующего десятилетия тут ничего, кроме желания заработать, не осталось.)
Однако перейдем, наконец-то, от рока вообще к «русскому року» - и к тем причинам, которые сделали его явлением, безусловно, деструктивным. И прежде всего, отметим, что главным отличием данного явления от своих западных аналогов является очевидная его вторичность. В том смысле, что указанного выше пути с зарождением от особой «смеси» «безопасного общества» в совокупности с сохранением капиталистической экономики «русский рок» не проходил. Вследствие чего его генезис сильно отличался от генезиса рока вообще. Впрочем, основная причина возникновения потребности в данном виде искусства была похоженей. Ведь, хотя уровень отчуждения труда был много ниже, тем не менее, полностью искоренить ее в рамках общего народного хозяйства к 1960 годам не удалось. Правда, существовала реальная возможность преодоления этого отчуждения хотя в рамках отдельных организаций. (Пресловутый «мир Понедельника», описанный братьями Стругацкими.) Тем не менее, развертывание этих самых «понедельничных» - т.е., низкоотчужденных – методов в общесоюзную систему в 1970 годах откровенно тормозило, что давало определенный запрос на иные пути снижения отчуждения.
И в этом плане западный «внетрудовой» путь «новой культуры» мог показаться весьма привлекательным. В любом случае можно сказать, что рок-музыка попала в нашей стране на благоприятную почву – и никакие цензурные и прочие запреты помешать ей не могли. (Вообще, в нашем обществе бытовало тогда, и бытует до сих пор странное убеждение о действенности запретов. Хотя ни в дореволюционное, ни в советское время они ничего предотвратить не могли. Скорее наоборот – вызывали у юношества интерес к «запретному плоду».) Тем не менее, тот факт, что это был «вторичный продукт» - то есть, явление заимствованное извне, а не выросшее на местной почве – сыграл с этой самой «новой культурой» дурную шутку. (Разумеется, во всемирно-историческом плане – поскольку вначале казалось, что это не баг, а фича.) В том смысле, что поскольку основной ее протестный потенциал был направлен на буржуазные институты, а основным положительным смыслом было раскрытие творческой активности людей в условиях западного общества, то полностью повторить эту самую «культуру» на местной почве не получилось.
Ну, не было в СССР ни буржуазии, ни других важных для Запада общественных элементов – вроде развитой религиозной системы – с которой боролись западные рокеры. А вот труд был, поэтому нетрудно догадаться, что для нашего аналога «новой культуры» стал акцент именно на ее «антитрудовой» направленности. Это касалось, кстати, не только рок-музыки – «исчезновение труда», его сознательное игнорирования проявлялось и в живописи, и в иных попытках создания чего-то аналогичного упомянутому явлению. Если же учитывать, что советское общество с самого начала формировалось, как общество трудовое, то можно догадаться о неизбежном конфликте между ним и рок-музыкой вместе со всеми другими проявлениями «новой культуры». Это приводило к дополнительному росту деструкции для и без того деструктивной – из-за указанного выше исключения труда - системы, и ее неизбежной враждебности для существующего общественного устройства. Именно потому подавляющее большинство «русских рокеров» оказалось в лагере антисоветчиков и антикоммунистов – и даже после гибели страны продолжали и продолжают занимать подобную позицию.( Что, например, проявилось в поддержке современной Украины – как гораздо более антикоммунистического общества, нежели РФ. Правда, наиболее умные лица из указанного множества предпочли «отсидеться в стороне» - поскольку в данном случае задевался не только коммунизм, но и реальные интересы «хозяйствующих субъектов». Лезть против которых было бы глупо. Однако можно увидеть, что даже в этом случае симпатии их были на стороне тех, кто валил памятники Ленину.)
* * *
Ну, и разумеется, отсюда нетрудно догадаться: почему это «красный рок» так и не смог выйти за пределы маргинальных групп. Причина проста – дело в том, что сама «красная», коммунистическая идея предполагает приоритет труда, а рок-музыка этот самый труд отрицает. В итоге, как не старайся, но согласовать данные противоречивые требования не получается – и получается явная лажа, не интересная почти никому. С соответствующими результатами. Так что идея использовать огромный агитационный потенциал данного жанра в плане пропаганды коммунистических идей – кстати, возникшая еще в 1960 годах – в реальности оказывается неработоспособной. И здесь руководители брежневского периода, считавшие рок «буржуазным и антисоветским», удивительным образом, оказались правыми. (Как те самые стоящие часы, которые два раза в сутки показывают правильное время.) Не в том смысле, конечно, что музыканты были антисоветчиками и буржуа – как раз наоборот – но в том, что их антибуржуазность оказывалась совершенно противоположной антибуржуазности рабочего движения с ее идеей «освобождения труда». (Поскольку они, скорее, проповедовали идею «освобождения от труда».)
Правда, при этом «брежневисты» все равно проиграли – поскольку не смогли увидеть в популярности рок-н-ролла указанную потребность молодежи в свободном творчестве, в неотчужденном труде, не реализуемую «нормальными» советскими механизмами. Ну, а их зацикленность на «нравственности», приведшая к критике рок-музыки именно по «нравственным мотивам», сыграла тут плохую шутку – в результате чего указанная потребность, начав реализовываться «подпольным образом», оказалась по умолчанию «антинравственной», отрицающей все общественные нормы советского общества. И это в придачу к указанной антитрудовой направленности! В общем, как обычно и происходит в случае с гибнущим обществом, было выбрано наихудшее решение, давшее наихудшие результаты.
Впрочем, все это уже вопросы истории. В том смысле, что, как уже говорилось, рок-н-ролл вместе со всей остальной «новой культурой» (включая философию постмодерна) давно уже не просто умер – а уже успел разложиться. И если сейчас на его малопривлекательных останках еще пасутся какие-нибудь трупоеды – то и для них осталось не очень много пищи. Наступает совершенно иная эпоха – эпоха, не связанная с «безопасным обществом», и оперирующая совершенно иными понятиями, нежели были актуальны в последние пятьдесят лет. (Например, роль музыки в ней на порядок более слабая – а роль некоторых вещей, которые в указанное время вообще не принимались во внимание, напротив, все более возрастает.) Так что все сказанное – это, скорее, напоминание о необычайной сложности мира, в котором первый взгляд всегда будет ошибочным, а обыденное впечатление всегда означает ложь.
Но, разумеется, об этом надо говорить уже отдельно…
Так вот – ответ на этот вопрос прямо соотносится с ответом на предыдущий. Поэтому пойдем по порядку. И ответим, наконец-то, на то, какое же свойство стало столь роковым – если так можно выразится –для «русского рока». На самом деле, в прошлом посте об этом было сказано практически открыто. А именно, речь шла о том, что рок-музыка, как таковая – вместе со всей «новой культурой», порожденной «безопасным обществом» - с самого начала не включала в себя важнейший аспект человеческой деятельности: труд. То есть – то самое базовое качество человека, которое, по сути, и делает его человеком. Причина проста – эта самая «новая культура» развивалась во вполне определенной нише, созданной «безопасным обществом», и трудовые отношения не включавшей. Собственно, она и возникла потому, что в послевоенное время благодаря «советизации мира» у масс появились силы, время и средства на то, чтобы не просто выживать, а пытаться реализовать свой потенциал к творению. (На самом деле, так же базовое свойство человеческого разума, связанное с тем же трудом.)
Однако, поскольку средства производства находились по прежнему в руках капитала, то реализация этого потенциала в рамках сохранявшегося отчуждения была невозможна. Подобная особенность полностью закрывало «тему труда», становившегося на фоне открывающихся свобод еще более отвратительным. (Поскольку он отчужден – а «нетрудовой мир» свободен.) Данное свойство было присуще не только року – оно являлось базовым для практически всех проявлений «новой культуры» - заканчивая философией постмодернизма. (В которой прилагались поистине героические усилия для того, чтобы не затрагивать сферы общественного производства и частной собственности.) Вместо труда центральное место в жизни заняла любовь, тесно переплетенная с сексуальностью вместе с пресловутым «расширением сознания» - которое было ни чем иным, как так же попыткой обойти текущую, наполненную собственностью, реальность. Ну, и разумеется, творчество – которое мнилось самодостаточным.
* * *
Кстати, подобная особенность в определенной мере оказала влияние и на «технические характеристики» этой «новой культуры», в которой явно выразилась тяга к упрощению и уменьшению затраченных усилий. Но разбирать данную особенность надо отдельно. Тут же стоит сказать о том, что указанная половинчатость произошедших перемен – оставляющих без изменения важнейшую сферу человеческой деятельности –и привело к появлению изначальных «зерен деструкции» в этом, казалось бы, прекрасном изменении человеческой жизни. (Связанном с ее освобождении от железных лап необходимости.) Разумеется, это не значило, что при дальнейшем движении указанного процесса он не сумел бы выйти на «конструктивный участок» - конечно же, мог. (О том, как это происходило бы следует так же говорить отдельно.) Но до этого не дошло – поскольку одновременно с этим происходящие деструктивные процессы в СССР вначале ослабили его «тень», т.е., основу происходящей советизации. А затем привели к ее исчезновению – еще до исчезновения СССР, как такового. В результате чего «возвращения к труду», его переоткрытие в «новой культуре» не произошло – и семена разрушения смогли дать густую поросль. Что, в частности, и проявилось уже в 1970 через снижение числа обращений к общественно-политическим проблемам и резкий «уклон» в чисто коммерческую сторону. (В результате чего если в 1960 годы тот же рок еще можно было хоть как-то считать «музыкой протеста», то к середине следующего десятилетия тут ничего, кроме желания заработать, не осталось.)
Однако перейдем, наконец-то, от рока вообще к «русскому року» - и к тем причинам, которые сделали его явлением, безусловно, деструктивным. И прежде всего, отметим, что главным отличием данного явления от своих западных аналогов является очевидная его вторичность. В том смысле, что указанного выше пути с зарождением от особой «смеси» «безопасного общества» в совокупности с сохранением капиталистической экономики «русский рок» не проходил. Вследствие чего его генезис сильно отличался от генезиса рока вообще. Впрочем, основная причина возникновения потребности в данном виде искусства была похоженей. Ведь, хотя уровень отчуждения труда был много ниже, тем не менее, полностью искоренить ее в рамках общего народного хозяйства к 1960 годам не удалось. Правда, существовала реальная возможность преодоления этого отчуждения хотя в рамках отдельных организаций. (Пресловутый «мир Понедельника», описанный братьями Стругацкими.) Тем не менее, развертывание этих самых «понедельничных» - т.е., низкоотчужденных – методов в общесоюзную систему в 1970 годах откровенно тормозило, что давало определенный запрос на иные пути снижения отчуждения.
И в этом плане западный «внетрудовой» путь «новой культуры» мог показаться весьма привлекательным. В любом случае можно сказать, что рок-музыка попала в нашей стране на благоприятную почву – и никакие цензурные и прочие запреты помешать ей не могли. (Вообще, в нашем обществе бытовало тогда, и бытует до сих пор странное убеждение о действенности запретов. Хотя ни в дореволюционное, ни в советское время они ничего предотвратить не могли. Скорее наоборот – вызывали у юношества интерес к «запретному плоду».) Тем не менее, тот факт, что это был «вторичный продукт» - то есть, явление заимствованное извне, а не выросшее на местной почве – сыграл с этой самой «новой культурой» дурную шутку. (Разумеется, во всемирно-историческом плане – поскольку вначале казалось, что это не баг, а фича.) В том смысле, что поскольку основной ее протестный потенциал был направлен на буржуазные институты, а основным положительным смыслом было раскрытие творческой активности людей в условиях западного общества, то полностью повторить эту самую «культуру» на местной почве не получилось.
Ну, не было в СССР ни буржуазии, ни других важных для Запада общественных элементов – вроде развитой религиозной системы – с которой боролись западные рокеры. А вот труд был, поэтому нетрудно догадаться, что для нашего аналога «новой культуры» стал акцент именно на ее «антитрудовой» направленности. Это касалось, кстати, не только рок-музыки – «исчезновение труда», его сознательное игнорирования проявлялось и в живописи, и в иных попытках создания чего-то аналогичного упомянутому явлению. Если же учитывать, что советское общество с самого начала формировалось, как общество трудовое, то можно догадаться о неизбежном конфликте между ним и рок-музыкой вместе со всеми другими проявлениями «новой культуры». Это приводило к дополнительному росту деструкции для и без того деструктивной – из-за указанного выше исключения труда - системы, и ее неизбежной враждебности для существующего общественного устройства. Именно потому подавляющее большинство «русских рокеров» оказалось в лагере антисоветчиков и антикоммунистов – и даже после гибели страны продолжали и продолжают занимать подобную позицию.( Что, например, проявилось в поддержке современной Украины – как гораздо более антикоммунистического общества, нежели РФ. Правда, наиболее умные лица из указанного множества предпочли «отсидеться в стороне» - поскольку в данном случае задевался не только коммунизм, но и реальные интересы «хозяйствующих субъектов». Лезть против которых было бы глупо. Однако можно увидеть, что даже в этом случае симпатии их были на стороне тех, кто валил памятники Ленину.)
* * *
Ну, и разумеется, отсюда нетрудно догадаться: почему это «красный рок» так и не смог выйти за пределы маргинальных групп. Причина проста – дело в том, что сама «красная», коммунистическая идея предполагает приоритет труда, а рок-музыка этот самый труд отрицает. В итоге, как не старайся, но согласовать данные противоречивые требования не получается – и получается явная лажа, не интересная почти никому. С соответствующими результатами. Так что идея использовать огромный агитационный потенциал данного жанра в плане пропаганды коммунистических идей – кстати, возникшая еще в 1960 годах – в реальности оказывается неработоспособной. И здесь руководители брежневского периода, считавшие рок «буржуазным и антисоветским», удивительным образом, оказались правыми. (Как те самые стоящие часы, которые два раза в сутки показывают правильное время.) Не в том смысле, конечно, что музыканты были антисоветчиками и буржуа – как раз наоборот – но в том, что их антибуржуазность оказывалась совершенно противоположной антибуржуазности рабочего движения с ее идеей «освобождения труда». (Поскольку они, скорее, проповедовали идею «освобождения от труда».)
Правда, при этом «брежневисты» все равно проиграли – поскольку не смогли увидеть в популярности рок-н-ролла указанную потребность молодежи в свободном творчестве, в неотчужденном труде, не реализуемую «нормальными» советскими механизмами. Ну, а их зацикленность на «нравственности», приведшая к критике рок-музыки именно по «нравственным мотивам», сыграла тут плохую шутку – в результате чего указанная потребность, начав реализовываться «подпольным образом», оказалась по умолчанию «антинравственной», отрицающей все общественные нормы советского общества. И это в придачу к указанной антитрудовой направленности! В общем, как обычно и происходит в случае с гибнущим обществом, было выбрано наихудшее решение, давшее наихудшие результаты.
Впрочем, все это уже вопросы истории. В том смысле, что, как уже говорилось, рок-н-ролл вместе со всей остальной «новой культурой» (включая философию постмодерна) давно уже не просто умер – а уже успел разложиться. И если сейчас на его малопривлекательных останках еще пасутся какие-нибудь трупоеды – то и для них осталось не очень много пищи. Наступает совершенно иная эпоха – эпоха, не связанная с «безопасным обществом», и оперирующая совершенно иными понятиями, нежели были актуальны в последние пятьдесят лет. (Например, роль музыки в ней на порядок более слабая – а роль некоторых вещей, которые в указанное время вообще не принимались во внимание, напротив, все более возрастает.) Так что все сказанное – это, скорее, напоминание о необычайной сложности мира, в котором первый взгляд всегда будет ошибочным, а обыденное впечатление всегда означает ложь.
Но, разумеется, об этом надо говорить уже отдельно…
