Революция и катастрофа
Jun. 8th, 2017 09:44 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
anlazzСуществует известное представление о том, что революция выступает катастрофой по отношению к обществу. Идея эта давняя и охватывает практически все слои общества – включая тех людей, которые к революциям относятся лояльно. С этим согласна даже значительная часть коммунистов согласна с тем, что революция есть катастрофа. Да, катастрофа необходимая – поскольку после нее наступит столь желанный новый мир – но, все равно, катастрофа. Несущая разрушение, гибель людей – и прочее, и прочее. Неудивительно, что при данной трактовке революции отношение к ней становится резко отрицательной. Нет, конечно, остается еще метафора «родов»: в том смысле, что, дескать, вначале грязь, кровь, крики - но потом все будет хорошо. Вот только остается необходимость дожить до этого самого «потом»…
Впрочем, отождествление катастрофы и революции ведет не только к появлению страха перед последней. Возможно и другое – а именно, возникновение представления о революционной деятельности, как о деятельности исключительно разрушительной. Дескать, для революции необходимо, прежде всего, уметь хорошо разрушать. Подобная концепция, разумеется, далеко не нова, дав за два столетия достаточно многочисленную «поросль» разного рода анархистов – правда, с закономерным нулевым результатом. Однако она до сих пор находит своих сторонников, а равно – и последователей менее радикального толка, готовых поддержать любых выступающих «за разрушение режима». К примеру, таковых (готовых поддержать радикалов) нашлось достаточное количество на Украине во время пресловутого «майдана». Понятно, что о результате данного решения говорить излишне.
Впрочем, в целом, людей, имеющих указанное представление, не очень много – большая часть населения понимает, что любой хаос есть зло. Так что можно было бы порадоваться за высокую стабильность современного общества, если бы не одно «но». А именно – то, что указанная связка «революция-катастрофа» выступает не только мощнейшим антиреволюционным заслоном, но вообще, блокирует восприятие любого улучшения существующего мира в пользу низших слоев общества. А самое главное – неявно разрешает любые мерзости существующим «властителям». Поскольку любое сопротивление им в данном случае трактуется, как «революция», а значит – хаос, боль, смерть, разрушения… И, следовательно, все, что не относится к восторженному почитанию власть имущих, недопустимо. (Правда так, как при всем этом действия правящих классов обыкновенно антагонистичны интересам большинства, то это приводит к формированию «глухого недовольства». Но властям с него не тепло и не холодно – пускай ненавидят, лишь бы открыто не выступали.)
* * *
Однако если бы все было так просто! Дело в том, что в результате отсутствия сопротивления действия власть предержащих становятся абсурднее раз от раза. Что стоит, например, внедрение пресловутой системы «Платон». Кстати, она уже два года как работает – а дороги, на ремонт которых теоретически должны были пойти собираемые деньги, так и не стали лучше. Или, к примеру, пресловутая «реновация хрущевок» – ставшая в последнее время притчей во языцех. По сути, в изначальном виде это была квинтэссенция «непуганых властей»: в ней есть и бездумное вбухивание государственных средств (кажется, 300 млрд. рублей), и полное игнорирование интересов большинства, и масса демагогических рассуждений о приносимом благе, ну, и самое главное – наличие конкретных бенефициаров, которые должны получить со всего этого гешефт. (О том, как это будет реализовано в реальности – надо говорить отдельно. Хотя понятно, что гешефт получен будет в любом случае.)
А ведь все вышесказанное – лишь верхушка огромного айсберга, который принято называть «коррупцией». Но в котором эта самая «коррупция» имеет лишь подчиненное значение. А самым важным является главное противоречие классового общества – противоречие между общественным производством и частным характером присвоения. В результате чего произведенные при помощи всего социума блага идут на решения личных конкретных задач для небольшой кучки «хозяев». (Причем, с нарушением ли существующего законодательства это происходит, или нет – не особенно важно.) А поскольку главным смыслом существования указанной социальной категории выступает перераспределение всех имеющихся благ в свою сторону – иначе говоря, конкурентная борьба с себе подобными за рынки, ресурсы, бюджетные средства и т.д. – то результат существования указанной социальной системы всегда один и тот же. А именно – эскалация указанной борьбы с переносом на нее всех ресурсов, имеющихся в обществе. Включая и жизненно необходимые.
В древнем мире – впрочем, как и в не очень древнем – это реализовывалось через знаменитое «разложение элит». То есть, по мере развития общества правящие классы все больше сил и средств тратили на себя и свою «внутриэлитарную» борьбу – с разорением всех остальных. В конечное итоге, социум ослаблялся настолько, что захватывался соседями – которые еще не подошли к указанному этапу. Ну, или вообще вымирал – большая часть пресловутых «исчезнувших цивилизаций» на самом деле погибли вовсе не из-за природных катаклизмов, а из-за того, что господа высасывали из них все соки. То есть, из элемента социума, реализующих необходимые для социума функции – вроде управления и защиты от внешних врагов – превращались в чистых паразитов. С чисто «паразитарным» концом - в виде завершения своих дней на копьях захватчиков – поскольку паразит всегда погибает, убив своего носителя.
Но в более позднее время, благодаря бурному развитию науки и техники, стало возможным подходить к концу, не доходя до указанного состояния. Дело в том, что уровень возможной концентрации ресурсов дошел до того, что конкуренция из «внутрисистемного дела» перешла во «внешнесистемное». То есть, межнациональное. При котором на борьбу с конкурентом привлекаются все ресурсы общества, включая военные. Разумеется, это было и ранее – война вообще являлась одним из древнейших видов конкурентной борьбы – но теперь эта война стала тотальной, охватывающей все и вся. Мировой. Приводящей не просто к напряжению и растрате сил – но к полной разрухе, к превращению еще недавно цветущих земель в лунный пейзаж, а миллионов еще недавно мирных граждан – в солдат. (И ладно еще, не в «три тонны удобрений для вражеских полей»…)
* * *
Как подобные перемены отражаются на функционировании социума – думаю, говорить излишне. В условиях сверхнапряжений и существования огромного источника энтропии – в виде военных действий – развал начинает распространяться по всем общественным подсистемам, как эпидемия. Что, мы, собственно, можем прекрасно увидеть по той же Первой Мировой войне, ставшей концом для четырех империй, и началом конца для всех всех колониальных государств. Особенно тяжелой оказалось положение у «слабейшего звена» мировой империалистической системы – Российской Империи. Россия и в лучшие свои годы постоянно страдала от недостатка прибавочного продукта, а так же от проблем со структурностью – впрочем, объясняемой все тем же низким прибавочным продуктом. Однако, поскольку она имела определенные элементы «сверхразвития» (ряд передовых предприятий, неплохое, хотя и охватывающее очень малую часть людей образование, относительно современную армию) – то в начале войны будущая перспектива виделась довольно положительной. Но указанная необходимость сверхнапряжения очень быстро привела к тому, что имеющийся ресурс «сверхразвития» был оказался быстро выработан, а потенциала для дальнейшего его воспроизводства не было.
В итоге страна попала в самый жесточайший кризис в своей истории. Собственно, это был даже не кризис в классическом понимании, а суперкризис – огромная воронка, поглощавшая все имеющиеся ресурсы и воспроизводившая энтропию в фантастическом количестве. Причем, в полном соответствии с логикой развития подобного процесса, на начальном этапе – где-то до конца 1916 года – подобный характер его был еще незаметен, происходя на фундаментальном уровне, и слабо прорываясь «наружу». То есть – в это время «горизонт событий» был уже пройден, но еще не осознан. Впрочем, подобная «социодинамика кризисных ситуаций» – тема большая и очень важная. Поэтому подробно рассматривать ее надо отдельно. Тут же стоит сказать только то, что «неожиданные» проблемы конца 1916 – 1917 годов были полностью закономерными, определяясь истощением базовых подсистем российского общества. Точнее – «современного» российского общества, этой самой «цивилизации городов», отделенной от «цивилизации деревень» огромным негэнтропийным барьером. На этом фоне и проблемы со снабжением армии, и парадоксальная нехватка продовольствия в городах при общем его наличии в стране, и т.д., и т.п., оказываются легко объяснимыми.
Итог был печален – в какой-то момент «современные» системы перестали поддерживать свое существования, и страна обречена была рухнуть вниз – во тьму «низкоуровневого» крестьянского существования. И не рухнула лишь потому, что нашлись силы, способные очень быстро – до того, как высвобождающаяся от разрушения подсистем социальная энергия «раствориться» в мире Хаоса – выстроить новую структуру. Причем, указанный процесс начался еще до октября 1917 года – в виде развертывания системы Советов. Данное явление настолько сложно, что, по сути, оно еще ждет своих исследователей – и «построителей» модели совершенного тогда выхода из непреодолимой ловушки. Однако уже сейчас можно указать на тот факт, что в рамках сложившейся ситуации критичным являлось именно указанное соответствие развала старой общественной системы и создания новой. Точнее даже, можно отметить, что без попадания в катастрофическое состояние появление нового общества является маловероятным. Что поделаешь: система потому и система, а не простой набор составляющих, что она имеет механизм поддержания своей целостности. А такая сложная и «мощная» социальная конструкция, как целая страна, должна обладать очень мощным подобным механизмом. (Иначе бы она распадалась на части от малейшего изменения внешних условий.)
* * *
Таким образом, революция, сама по себе, представляет собой сложное диалектическое взаимодействие двух противоположных процессов: разрушения старого общества и становления нового. Причем, первый из них выполняется «силами» исключительно самого «старого порядка» – путем эскалации конкуренции (и внутри, и внешнесистемной) до такого уровня, когда на ее поддержание начинает уходить вся имеющаяся социальная энергия. (Включая ту, что необходима для поддержания самого существования социосистемы.) Таковой ситуацией является война, но для доиндустриальных держав – как гораздо менее структурных – возможно обойтись без нее. (Подавляющее количество буржуазных революций происходили в «мирное» время.) Так что, известный анекдот об награждении Николая Второго Орденом Ленина за создание революционной ситуации – на самом деле, вовсе не анекдот. Поскольку именно «старый режим» загнал страну в Суперкризис, из которого выйти она могла только через полное перерождение. (В защиту Николая можно сказать, что в указанной ситуации избежать Суперкризиса можно было, только не вступая в Первую Мировую войну. Да и то – еще не решало большую часть проблем, которые, в свою очередь, тянулись из далекого прошлого. Так что, по правде награждать потребовалось бы всех царей предреволюционного века…)
И лишь после того, как страна оказалась в «предхаотическом состоянии», в дело вступает второй необходимый этап революции – который, собственно, и осуществляется революционными силами. А именно – построение нового общества, разворачивающегося из существовавшего до того локуса, и постепенно захватывающего себе «освобождаемые» старой системой ресурсы. (А так же – целые подсистемы, как это случилось, к примеру, с Академией Наук или системой образования.) Кстати, тут мы подходим к очень интересному и неоднозначному вопросу о том, чем же, в данном случае, является революционная работа до указанного момента. Ведь она-то, на первый взгляд, выглядит все равно направленной исключительно на разрушение. Впрочем, понятно, что при рассмотрении социодинамических процессов «первый взгляд», он же – пресловутый «здравый смысл» - бесполезен. Требуется исключительно диалектическое рассмотрение – но его следует вынести отдельно. Тут же стоит сказать только то, что реальный эффект от революционной деятельности – имеется в виду, исторически значимый эффект – состоит в совершенно ином.
Во-первых – в довольно очевидном принуждении правящих классов к перераспределению части производимого прибавочного продукта в пользу эксплуатируемых. Ничтожной, по сути, части – но для без того живущих на грани выживания людей и это ценно. Причем – что как бы еще не более ценно – этот самый продукт перераспределяется низшим слоям от … той самой конкуренции. Которая – как это было сказано выше – и приводит социум к катастрофе. Так что в реальности революционные действия ведут не к разрушению системы, а к снижению вероятности данного разрушения. Такая вот диалектика. Ну, и во-вторых, подобная деятельность совершенно очевидно способствует к выработке методов групповой солидарности, получению навыков совместной деятельности помимо «официальных» подсистем. То есть, определяет формирование того самого локуса будущего, которому и предстоит развернуться в условиях катастрофы. (Впрочем, даже в случае, если катастрофического сценария удастся избежать, понятно, что установление солидарных отношений есть безусловно положительное явление – в плане улучшения человеческого существования.)
* * *
Таким образом, можно увидеть, что подлинно революционная деятельность, то есть, та, что приводит к реальной революции – в смысле, к смене фундаментальных основ общества – всегда негэнтропийна, и по умолчанию ведет к улучшению человеческой жизни. В отличие от конкурентной борьбы – то есть, от «нормального» существования т.н. «элиты» - которая, по умолчанию, ведет к неизбежному этой жизни ухудшению. (Причем, порой вплоть до самого прекращения человеческого существования – как это происходит в случае с Мировой войной.) А значит, говорить о революции, как о некоем хтоническом ужасе, который охватывает мирный и благополучный социум, не просто смешно. Это еще и в высшей степени глупо – поскольку в реальности все обстоит обратным образом. И 1917 год - а речь, разумеется, идет о нем - на самом деле является временем не гибели "высокоразвитой цивилизации".
И 1917 год – а речь идет, разумеется, о нем – на самом деле является не моментом гибели «высокоразвитой цивилизации», а моментом, когда наша страна сумела пройти по самому краю пропасти, избежав самого страшного из всего, что с ней могло произойти. То есть – моментом Победы над смертью в самом высоком смысле этого слова. Забывать об этом нельзя…
Впрочем, отождествление катастрофы и революции ведет не только к появлению страха перед последней. Возможно и другое – а именно, возникновение представления о революционной деятельности, как о деятельности исключительно разрушительной. Дескать, для революции необходимо, прежде всего, уметь хорошо разрушать. Подобная концепция, разумеется, далеко не нова, дав за два столетия достаточно многочисленную «поросль» разного рода анархистов – правда, с закономерным нулевым результатом. Однако она до сих пор находит своих сторонников, а равно – и последователей менее радикального толка, готовых поддержать любых выступающих «за разрушение режима». К примеру, таковых (готовых поддержать радикалов) нашлось достаточное количество на Украине во время пресловутого «майдана». Понятно, что о результате данного решения говорить излишне.
Впрочем, в целом, людей, имеющих указанное представление, не очень много – большая часть населения понимает, что любой хаос есть зло. Так что можно было бы порадоваться за высокую стабильность современного общества, если бы не одно «но». А именно – то, что указанная связка «революция-катастрофа» выступает не только мощнейшим антиреволюционным заслоном, но вообще, блокирует восприятие любого улучшения существующего мира в пользу низших слоев общества. А самое главное – неявно разрешает любые мерзости существующим «властителям». Поскольку любое сопротивление им в данном случае трактуется, как «революция», а значит – хаос, боль, смерть, разрушения… И, следовательно, все, что не относится к восторженному почитанию власть имущих, недопустимо. (Правда так, как при всем этом действия правящих классов обыкновенно антагонистичны интересам большинства, то это приводит к формированию «глухого недовольства». Но властям с него не тепло и не холодно – пускай ненавидят, лишь бы открыто не выступали.)
* * *
Однако если бы все было так просто! Дело в том, что в результате отсутствия сопротивления действия власть предержащих становятся абсурднее раз от раза. Что стоит, например, внедрение пресловутой системы «Платон». Кстати, она уже два года как работает – а дороги, на ремонт которых теоретически должны были пойти собираемые деньги, так и не стали лучше. Или, к примеру, пресловутая «реновация хрущевок» – ставшая в последнее время притчей во языцех. По сути, в изначальном виде это была квинтэссенция «непуганых властей»: в ней есть и бездумное вбухивание государственных средств (кажется, 300 млрд. рублей), и полное игнорирование интересов большинства, и масса демагогических рассуждений о приносимом благе, ну, и самое главное – наличие конкретных бенефициаров, которые должны получить со всего этого гешефт. (О том, как это будет реализовано в реальности – надо говорить отдельно. Хотя понятно, что гешефт получен будет в любом случае.)
А ведь все вышесказанное – лишь верхушка огромного айсберга, который принято называть «коррупцией». Но в котором эта самая «коррупция» имеет лишь подчиненное значение. А самым важным является главное противоречие классового общества – противоречие между общественным производством и частным характером присвоения. В результате чего произведенные при помощи всего социума блага идут на решения личных конкретных задач для небольшой кучки «хозяев». (Причем, с нарушением ли существующего законодательства это происходит, или нет – не особенно важно.) А поскольку главным смыслом существования указанной социальной категории выступает перераспределение всех имеющихся благ в свою сторону – иначе говоря, конкурентная борьба с себе подобными за рынки, ресурсы, бюджетные средства и т.д. – то результат существования указанной социальной системы всегда один и тот же. А именно – эскалация указанной борьбы с переносом на нее всех ресурсов, имеющихся в обществе. Включая и жизненно необходимые.
В древнем мире – впрочем, как и в не очень древнем – это реализовывалось через знаменитое «разложение элит». То есть, по мере развития общества правящие классы все больше сил и средств тратили на себя и свою «внутриэлитарную» борьбу – с разорением всех остальных. В конечное итоге, социум ослаблялся настолько, что захватывался соседями – которые еще не подошли к указанному этапу. Ну, или вообще вымирал – большая часть пресловутых «исчезнувших цивилизаций» на самом деле погибли вовсе не из-за природных катаклизмов, а из-за того, что господа высасывали из них все соки. То есть, из элемента социума, реализующих необходимые для социума функции – вроде управления и защиты от внешних врагов – превращались в чистых паразитов. С чисто «паразитарным» концом - в виде завершения своих дней на копьях захватчиков – поскольку паразит всегда погибает, убив своего носителя.
Но в более позднее время, благодаря бурному развитию науки и техники, стало возможным подходить к концу, не доходя до указанного состояния. Дело в том, что уровень возможной концентрации ресурсов дошел до того, что конкуренция из «внутрисистемного дела» перешла во «внешнесистемное». То есть, межнациональное. При котором на борьбу с конкурентом привлекаются все ресурсы общества, включая военные. Разумеется, это было и ранее – война вообще являлась одним из древнейших видов конкурентной борьбы – но теперь эта война стала тотальной, охватывающей все и вся. Мировой. Приводящей не просто к напряжению и растрате сил – но к полной разрухе, к превращению еще недавно цветущих земель в лунный пейзаж, а миллионов еще недавно мирных граждан – в солдат. (И ладно еще, не в «три тонны удобрений для вражеских полей»…)
* * *
Как подобные перемены отражаются на функционировании социума – думаю, говорить излишне. В условиях сверхнапряжений и существования огромного источника энтропии – в виде военных действий – развал начинает распространяться по всем общественным подсистемам, как эпидемия. Что, мы, собственно, можем прекрасно увидеть по той же Первой Мировой войне, ставшей концом для четырех империй, и началом конца для всех всех колониальных государств. Особенно тяжелой оказалось положение у «слабейшего звена» мировой империалистической системы – Российской Империи. Россия и в лучшие свои годы постоянно страдала от недостатка прибавочного продукта, а так же от проблем со структурностью – впрочем, объясняемой все тем же низким прибавочным продуктом. Однако, поскольку она имела определенные элементы «сверхразвития» (ряд передовых предприятий, неплохое, хотя и охватывающее очень малую часть людей образование, относительно современную армию) – то в начале войны будущая перспектива виделась довольно положительной. Но указанная необходимость сверхнапряжения очень быстро привела к тому, что имеющийся ресурс «сверхразвития» был оказался быстро выработан, а потенциала для дальнейшего его воспроизводства не было.
В итоге страна попала в самый жесточайший кризис в своей истории. Собственно, это был даже не кризис в классическом понимании, а суперкризис – огромная воронка, поглощавшая все имеющиеся ресурсы и воспроизводившая энтропию в фантастическом количестве. Причем, в полном соответствии с логикой развития подобного процесса, на начальном этапе – где-то до конца 1916 года – подобный характер его был еще незаметен, происходя на фундаментальном уровне, и слабо прорываясь «наружу». То есть – в это время «горизонт событий» был уже пройден, но еще не осознан. Впрочем, подобная «социодинамика кризисных ситуаций» – тема большая и очень важная. Поэтому подробно рассматривать ее надо отдельно. Тут же стоит сказать только то, что «неожиданные» проблемы конца 1916 – 1917 годов были полностью закономерными, определяясь истощением базовых подсистем российского общества. Точнее – «современного» российского общества, этой самой «цивилизации городов», отделенной от «цивилизации деревень» огромным негэнтропийным барьером. На этом фоне и проблемы со снабжением армии, и парадоксальная нехватка продовольствия в городах при общем его наличии в стране, и т.д., и т.п., оказываются легко объяснимыми.
Итог был печален – в какой-то момент «современные» системы перестали поддерживать свое существования, и страна обречена была рухнуть вниз – во тьму «низкоуровневого» крестьянского существования. И не рухнула лишь потому, что нашлись силы, способные очень быстро – до того, как высвобождающаяся от разрушения подсистем социальная энергия «раствориться» в мире Хаоса – выстроить новую структуру. Причем, указанный процесс начался еще до октября 1917 года – в виде развертывания системы Советов. Данное явление настолько сложно, что, по сути, оно еще ждет своих исследователей – и «построителей» модели совершенного тогда выхода из непреодолимой ловушки. Однако уже сейчас можно указать на тот факт, что в рамках сложившейся ситуации критичным являлось именно указанное соответствие развала старой общественной системы и создания новой. Точнее даже, можно отметить, что без попадания в катастрофическое состояние появление нового общества является маловероятным. Что поделаешь: система потому и система, а не простой набор составляющих, что она имеет механизм поддержания своей целостности. А такая сложная и «мощная» социальная конструкция, как целая страна, должна обладать очень мощным подобным механизмом. (Иначе бы она распадалась на части от малейшего изменения внешних условий.)
* * *
Таким образом, революция, сама по себе, представляет собой сложное диалектическое взаимодействие двух противоположных процессов: разрушения старого общества и становления нового. Причем, первый из них выполняется «силами» исключительно самого «старого порядка» – путем эскалации конкуренции (и внутри, и внешнесистемной) до такого уровня, когда на ее поддержание начинает уходить вся имеющаяся социальная энергия. (Включая ту, что необходима для поддержания самого существования социосистемы.) Таковой ситуацией является война, но для доиндустриальных держав – как гораздо менее структурных – возможно обойтись без нее. (Подавляющее количество буржуазных революций происходили в «мирное» время.) Так что, известный анекдот об награждении Николая Второго Орденом Ленина за создание революционной ситуации – на самом деле, вовсе не анекдот. Поскольку именно «старый режим» загнал страну в Суперкризис, из которого выйти она могла только через полное перерождение. (В защиту Николая можно сказать, что в указанной ситуации избежать Суперкризиса можно было, только не вступая в Первую Мировую войну. Да и то – еще не решало большую часть проблем, которые, в свою очередь, тянулись из далекого прошлого. Так что, по правде награждать потребовалось бы всех царей предреволюционного века…)
И лишь после того, как страна оказалась в «предхаотическом состоянии», в дело вступает второй необходимый этап революции – который, собственно, и осуществляется революционными силами. А именно – построение нового общества, разворачивающегося из существовавшего до того локуса, и постепенно захватывающего себе «освобождаемые» старой системой ресурсы. (А так же – целые подсистемы, как это случилось, к примеру, с Академией Наук или системой образования.) Кстати, тут мы подходим к очень интересному и неоднозначному вопросу о том, чем же, в данном случае, является революционная работа до указанного момента. Ведь она-то, на первый взгляд, выглядит все равно направленной исключительно на разрушение. Впрочем, понятно, что при рассмотрении социодинамических процессов «первый взгляд», он же – пресловутый «здравый смысл» - бесполезен. Требуется исключительно диалектическое рассмотрение – но его следует вынести отдельно. Тут же стоит сказать только то, что реальный эффект от революционной деятельности – имеется в виду, исторически значимый эффект – состоит в совершенно ином.
Во-первых – в довольно очевидном принуждении правящих классов к перераспределению части производимого прибавочного продукта в пользу эксплуатируемых. Ничтожной, по сути, части – но для без того живущих на грани выживания людей и это ценно. Причем – что как бы еще не более ценно – этот самый продукт перераспределяется низшим слоям от … той самой конкуренции. Которая – как это было сказано выше – и приводит социум к катастрофе. Так что в реальности революционные действия ведут не к разрушению системы, а к снижению вероятности данного разрушения. Такая вот диалектика. Ну, и во-вторых, подобная деятельность совершенно очевидно способствует к выработке методов групповой солидарности, получению навыков совместной деятельности помимо «официальных» подсистем. То есть, определяет формирование того самого локуса будущего, которому и предстоит развернуться в условиях катастрофы. (Впрочем, даже в случае, если катастрофического сценария удастся избежать, понятно, что установление солидарных отношений есть безусловно положительное явление – в плане улучшения человеческого существования.)
* * *
Таким образом, можно увидеть, что подлинно революционная деятельность, то есть, та, что приводит к реальной революции – в смысле, к смене фундаментальных основ общества – всегда негэнтропийна, и по умолчанию ведет к улучшению человеческой жизни. В отличие от конкурентной борьбы – то есть, от «нормального» существования т.н. «элиты» - которая, по умолчанию, ведет к неизбежному этой жизни ухудшению. (Причем, порой вплоть до самого прекращения человеческого существования – как это происходит в случае с Мировой войной.) А значит, говорить о революции, как о некоем хтоническом ужасе, который охватывает мирный и благополучный социум, не просто смешно. Это еще и в высшей степени глупо – поскольку в реальности все обстоит обратным образом. И 1917 год - а речь, разумеется, идет о нем - на самом деле является временем не гибели "высокоразвитой цивилизации".
И 1917 год – а речь идет, разумеется, о нем – на самом деле является не моментом гибели «высокоразвитой цивилизации», а моментом, когда наша страна сумела пройти по самому краю пропасти, избежав самого страшного из всего, что с ней могло произойти. То есть – моментом Победы над смертью в самом высоком смысле этого слова. Забывать об этом нельзя…
