Как в СССР отчуждение внедряли, и что из этого вышло

Удивительно – но последний пост, посвященный «бейрутскому взрыву» удивительным образом «лег» в общее направление постов, посвященных низкоотчужденному обществу. В том смысле, что данный пример прекрасно показывает, к чему приводит отчуждение, сводящее человека к некоей «производственной функции» - сиречь, к существу, роль которого состоит исключительно в выполнении должностных инструкций. (Как это предполагается в бюрократических системах.) Поскольку выясняется, что на определенном уровне сложности это самое разделение приводит к катастрофическим – в прямом смысле – последствиям.

Просто потому, что свести к четко разделяемым «производственным операциям» сложное производство – а точнее, любую человеческую деятельность – невозможно. Поскольку в данном случае количество этих «операций» начинает резко увеличиваться, а должностные инструкции – катастрофически распухать. Собственно, это очень хорошо видно на примере современных «мер безопасности» - затраты которые часто начинают превосходить затраты на само производство. Но при этом – как показывает практика – все возникает такое сочетание условий, при которых эти затраты оказываются бесполезными.

* * *

Впрочем, есть и еще более яркий пример, показывающий связь отчуждения, производства и катастроф. Причем, пример очень известный и, можно сказать, знаковый для нас. Речь идет о череде «техногенных аварий», которые ознаменовали «советскую жизнь» второй половины 1980 годов. Самой известной из них стал Чернобыль, однако одним им дело не ограничивалось – тогда казалось, что страна просто разваливается на куски. Правда, потом стало понятно, что это – только «прелюдий» настоящего развала, что сам развал выглядит несколько иначе, и вообще, даже авария на атомной станции – мелочь по сравнению с реальными бедами. Но это потом, а тогда – в указанное время – эти самые катастрофы интерпретировались однозначно: как выражение «ущербности совка», сиречь – неспособности его к обеспечению нормальной жизни.

При этом мало кто задумывался о том, почему до указанного момента – до условного 1986 года – ничего подобного не было. То есть, тут еще можно объяснить, почему «пятилетка катастроф» прекратилась в 1991 году: дескать, научились их предотвращать. В том смысле, что на случившехся примерах выработали оптимальную стратегию предотвращения нештатного поведения и т.д. На самом деле, это, кстати, совершенно верно – с одним «но», о котором будет сказано чуть ниже. Тут же следует сказать, что с ситуацией «до» это, понятно, не работает. Поэтому единственной причиной данной «аномалии» была объявлена пресловутая «цензура». Дескать, в совке все всегда ломалось и взрывалось – но об этом никому не сообщали. Правда, эта версия имела очевидную проблему, состоящую в том, что в данном случае было непонятно: почему же катастрофы 1986-1990 годов при этом считаются критичными? Ведь если раньше было то же самое, то почему этого не замечали?

Впрочем, если приглядеться повнимательнее к происходившему, то можно увидеть некую закономерность, выходящую за рамки указанной модели. Возьмем, например, «транпортные катастрофы», число коих начало нарастать после 1987 года, достигнув пика в 1988-89. Разумеется, можн сказать, что в определенной мере в это время шло увеличение грузопотока – рост которого ускорился в 1983-84 году, и достиг своего пика в начале 1990 года. После чего началось резкое падение, прекратившееся только в 2000 годах. Так что как раз снижение аварийности в постсоветское время можно объяснить не столько разработкой «методов борьбы» с ней, сколько тем, что само «поле», пригодное для этих катастроф, существенно сократилось( Read more... )